Горечь прошедшего праздника

Весной ему исполнился 91 год, он последний живой ветеран Великой Отечественной в селе Селиште Ниспоренского района. На днях я побеседовал с ним и узнал, что второй год подряд его поздравляют с Днём Победы у него дома, а не там, где он бы мог возложить выращенные своими руками цветы к памятнику павшим товарищам по оружию.

Лишь на карте от Днестра и до Прута рукой подать

Долго сердился Иван Семенович на одного ветерана-ниспоренца, который во время открытия в 2004 году мемориала в Шерпенах заслонил собой название его родной дивизии.

«Я говорю: ну отойди ты на несколько сантиметров, пока нас фотографируют, — рассказывает ветеран. — А он глазеет в объектив и рад, что его увидят внуки и правнуки. Теперь моя обида прошла. Того бойца уже нет, а мне еще приходится мучиться и лечить свои болезни. Но мое место в Ясско-Кишиневской операции забыть не могу: 3-й Украинский фронт, 5-я ударная армия, 9-я дивизия, 53-й стрелковый полк».

Воевал Иван Семенович не за Шерпенский, а за Кицканский плацдарм, над которым возвышалась колокольня так называемого Новоафонского монастыря, где и находился наш наблюдательный пункт. В один из августовских дней 1944 года ему, уроженцу Приднестровья, только что прошедшему «учебку», приказали наладить связь с артиллерийским расчетом. Он и пошел — по-пластунски, под свист пуль и снарядов, по открытому полю боя. Где-то очень близко упал снаряд, от взрывной волны Ивана на несколько минут контузило. Очнувшись, пошел дальше, пока не дошел до места, где находился расчет. И увидел, что тот самый снаряд уничтожил весь состав расчета.

«Вместе с другими товарищами быстро похоронили ребят. А когда отходили, другой снаряд упал как раз в то же место. Пришлось еще раз захоронить бойцов. А уже через пару дней, 20 августа, мы вошли в село Хаджимус, что совсем рядом с Бендерами. По его улицам удирали немецкие танки, наша артиллерия в них била, а, войдя в село, где у меня раньше было много друзей и знакомых, я увидел пустые дома, все население оттуда ушло. За селом обнаружили огромное здание военного госпиталя, где немцы, видимо, рассчитывая на долгое здесь проживание, установили пианино и впопыхах оставили его и несколько аккордеонов. Трофеев кругом видимо-невидимо, но до них ли нам было? Кто успел, прихватил губную гармошку, мастерить их немцы умели. А мы, связисты, искали немецкие катушки, потому как их кабель для телефонной связи был намного лучше и надежнее нашего».

В поисках тех самых катушек Голубев от своей части отстал. Зато неожиданно встретил своего шурина Василия. У него трофей был — бутылка шнапса. Предложил выпить по стопочке, но Голубев отказался, заметив в поле группу лошадей. Их тоже оставили немцы. Он и взобрался на одну из них и поскакал на поиски своих товарищей.

«Я шел по полям, по подсолнуху и кукурузе, и вдруг мне навстречу двое немецких офицеров. Я направил на них свой автомат, а они в ответ машут руками и кричат: «Гитлер капут!» Побросали свои пистолеты. Я велел им идти впереди, так и добрались до какого-то села. Вошли в первый попавшийся двор. Старичок принял нас, немцы сели на завалинку, достали из своих запасников какие-то галеты и шнапс. Галеты я попробовал, к шнапсу не притронулся. Кое-как утолил голод. А тут по улице капитан танкистов идет. Я ему «подарил» пленных немцев, он мне дал хлеба и банку консервов.

Это уже был обед. Я им поделился со стариком, который сказал, что у него в скирде соломы припрятан шнапс. Я сказал, что мне нужно спешить, и пошел дальше, свой полк догонять. Шел не один день, пока дошел до Прута. Советские войска загнали немцев в котел, заваруха была страшная, и таких, как я, затерявшихся оказалось немало. Нас понемногу собрали в кучу и потом вновь прикрепили к разным частям. И стал я вместо связиста сапером. Страшнее, зато почетнее. Потом были Беларусь, Польша, Одер и Шпре, окраина Берлина, Победа и, наконец, долгая дорога домой».

Живой мемориал лишь в памяти остался

О том Дне Победы 2004 года Иван Семенович Голубев всегда готов рассказать во всех подробностях.

«Ко мне с самого утра заехал сам военком из Унген, ведь тогда уезды были. Довез на своей служебной машине до самих Шерпен. Нельзя было не удивиться — на голом месте вырос такой красавец-мемориал. Первым делом я бросился искать стелу своей части. И нашел! Расцеловать хотелось тот холодный камень! Говорят, что война — это хаос. А ведь вот мое место в той борьбе за мир, вот где был я, маленькая шестеренка огромного механизма, который и привел к Победе. Если бы мне предложили выступить, нашел бы я нужные слова благодарности президенту страны Владимиру Николаевичу Воронину за саму идею возвести этот большой памятник подвигу советских воинов. А сюрпризы шли один за другим. Театрализованный штурм правого берега Днестра, разные волнующие эпизоды войны в исполнении хороших артистов, освящение мемориала собором во главе с митрополитом Владимиром. А потом, в специальном крытом помещении, праздничный стол и фронтовые сто граммов. Я принял их не без улыбки, вспомнив, как тогда, во время войны, трижды отказался от немецкого шнапса. И правильно сделал! Можно ли его сравнить с победной чаркой?»

Ветеран прерывает свой рассказ и становится грустнее.

«К сожалению, тот День Победы, проведенный на мемориале в Шерпенах, оказался первым и предпоследним. Участвовал я там в праздновании Победы и в следующем году. Затем несколько лет меня и других фронтовиков приглашали в райцентр на празднования, потом — только у памятника павшим в селе, а в последние годы примар с помощниками просто заезжает ко мне домой, вручает деньги от государства и кулек с провизией от примэрии, и я вновь остаюсь один.

Правда, обязательно поздравляют сын Володя и дочь Светлана. И подарки шлют, и к себе на постоянное проживание зовут. Но ни к дочке в Кишинев, ни к сыну в Новосибирск не тянет. Пока могу, ухаживаю за своим домом, где прожил много счастливых лет с женой Ириной, которой несколько лет уже нет».

Гражданин страны по имени Молдова

День дождливый, копошиться в огороде нельзя, потому, беседуя, мы дошли с Иваном Семеновичем и до темы курения и наших законов, запрещающих его с самого начала июня. Я намекнул ветерану на то, что во многих фронтовых песнях о куреве говорится с нежностью и даже задушевностью.