Большие беды наших перпетуум-мобиле

Записки из больничной палаты: кардиограммы жизней

Серджиу Барначук, сын простых крестьян из села Кирилены Унгенского района, трудом и старанием достиг больших высот в мастерстве кардиохирургии. Благодаря Сергею Ивановичу и моё сердце заработало в полную силу после замены больного клапана аорты. Для хирурга операция на сердце — это работа над главным органом человека. А меня заинтересовало, почему это наше удивительное перпетуум-мобиле вдруг требует серьёзного ремонта. Ведь мы часто о своём сердце говорим, как о чём-то одухотворённом, а не просто как о безостановочном моторчике.

Водитель — не только хозяин баранки

Первым, с кем я познакомился в больничной палате, был Николай, уроженец города Сороки. Не верилось, что в груди этого еще далекого от пенсии человека весом в центнер с лишним обитает больное сердце. Он старался постоянно шутить, цитируя артиста Смирнова из фильма «Операция "Ы”», а войдя в больничную столовую, смешил всех дежурной фразой: «А компот?»

— Я долгие годы возил на грузовике стройматериалы, — рассказал мне Николай. — Гравий, песок, знаменитый косэуцкий камень для умелых ваятелей. Потом мне предложили водить рейсовый автобус. Чего я только не навидался! Бедных мамаш, которые провожали своих детей на учебу в столицу и на прощание разворачивали платочки с мелочью, чтобы дать ребенку хоть что-нибудь на дорогу. Однажды старая мать проводила сына в армию. Время-то мирное, никаких войн и прочих опасностей, но женщина горько плакала. А когда я стал ее успокаивать, объяснила: «Так же мирно было в 91-м, я двоих сыновей проводила, а на второй год одного проглотил Днестр, другого привезли в гробу. Тогда хоть умирали дома, а сейчас везут их во всякие косово или афганистаны — где я найду могилу сына?

Николая — водителя автобуса знали как добряка. Он часто возил студентов бесплатно, выдавая их контролерам за своих родственников.

— Был и счастливый случай, — говорит он. — Парню в Кишиневе не достался билет, он очень просил взять его, даже глаза были в слезах. А когда приехал в Сороки, к нему прибежала девчонка. Плакали оба. И я понял, что это любовь. Которая, увы, дается не каждому.

Но горького я в своих рейсах видел намного больше. Все это собралось в моем сердце. Вот почему я в больнице.

Доля женская

…Лечащий врач направил меня и Елену пройти рентген. Там я с ней и познакомился. У нее очень сложная фамилия, которую я как ни старался, так и не запомнил. Простенько одетая, она обладает довольно мощным телосложением. Объяснила это тем, что у родителей дома, где-то в Единецком районе, всегда на столе были молочные продукты, потому и силы были для работы, и сердце было мощное. Окончила среднюю школу, готовилась поступить в хороший колледж, но не получилось: она понравилась парню, а он ждать, пока она будет учиться, не захотел. Сыграли свадьбу, одна за другой родились две девочки. Разумеется, отцу семейства подавай продолжателя рода, а он все не появлялся. Развелись. А тут наступили трудные годы.

— Мне было очень горько бросить дочерей, 14 и 8 лет, но их нужно было одевать и обеспечивать всем необходимым, — рассказывает Елена. — Решила не ехать в далекие страны, подалась в Москву. Всё же прекрасно владею русским языком. Но чужбина есть чужбина. Попала на работу к неплохому хозяину, он исправно платил за труд и ничем не обижал. Зато жила я с целой оравой азиатов в очень холодных комнатах. Согреться было негде, я и заработала ревматизм, который прочно обосновался в моем сердце. Сейчас приходится тратить заработанные в Москве деньги на свою болезнь.

Я встретился с Еленой после того, как ее оперировали. Выглядит она совсем не плохо, сбросила лишние килограммы, которые ее явно угнетали. Елена обещала, что больше никуда не уедет, будет рядом с дочерьми.

Мне, как мужику, конечно же, было совестно — хотя она ни разу не сказала ни единого плохого слова о своем муже,— но я осмелился спросить, неужели нет на него, предателя, никакого зла. Она как-то заговорщически улыбнулась и ответила:

— Вы бы видели моих дочерей. С кем бы я еще сотворила такие сокровища? Значит, была любовь — да просто улетучилась.

Это «милостивое, сердобольное государство»

Когда в нашу палату прибыл Валентин, я ему тут же позавидовал. Он уже на пенсии, но шевелюра, хоть и седая, густая. А ямкой в подбородке, которая обычно обозначает сильную волю, он похож на Кирка Дугласа в роли Спартака. В первый же вечер он вдруг разоткровенничался.

— Ты из крестьян? — спросил он меня.

— Совсем нет. Отец был ремесленником — портным. Но мы всегда жили в доме на земле. Так что я в детстве пас гусей, кормил свиней, у нас иногда были даже овцы и козы.

— Это нелегко. А я с детства ухаживал за лошадьми, коровами и быками. Да так приноровился, что, выучившись в сельхозтехникуме, затем в сельскохозяйственной академии, став председателем колхоза, а потом и начальником районного масштаба, все равно, когда подходила моя очередь, пас коров и лошадей — моих и других односельчан.

— Очень трудно в это поверить…

— А ты помнишь, как говорили в 50–60-е годы, да и позже о председателях колхозов?

— Помню. Вот, мол, пришел и занял пост председателя в носках разного цвета и размера, а уехал на «Волге». У нас в селе был председатель колхоза, так его жена по субботам летала в Киев, чтобы сделать себе прическу для какого-нибудь праздника. И дети председателей жили по-особому.

— А мои жили как все, трудились как все. Я вырастил восьмерых детей. Все выучились без всякой протекции. Потому умные и крепко на ногах держатся.

— Но получается как-то неестественно…

— Так меня родители учили. И я свято следовал их советам. Много лет был председателем профкома в хозяйстве. Всем помогал, чем мог, ничего не нахапал для себя. Кожаных пальто не носил, машины не имел. Думал: настанет день, и государство все это оценит.

— И оценило?

— Разумеется! Я собрал необходимые документы для оформления пенсии. А потом пришел результат — 600 леев в месяц за долгие годы ответственной работы. Вот это был удар! Так я и очутился здесь, в отделении кардиохирургии.

Светик

Маленькую Светку я видел только на фотографии. Она заполняла своим звонким голосочком длинный коридор кардиохирургии прошлым летом, когда меня в больнице не было. Речь не шла об операции, а только о лечении ее измученного сердечка. Света много лет не видела маму, которая долго скиталась по европейским странам в поисках хорошей работы, а потом, набрав денег, добралась до страны, которую считают одной из самых счастливых, — Новой Зеландии.

Светкину историю рассказала мне тетя Маша, санитарка, которая и хранит, и носит с собой на обороте зеркальца фотографию девчонки. Рассказ ее простой, хоть и со слезинками на глазах.

— Света маму совсем не помнит. Та уехала впервые, когда ребенок был в ясельном возрасте. Потом начались телефонные разговоры мамы с дочерью. Разговоры короткие, ведь мать на всем экономила. Деньги посылала аккуратно, я их получала, Света ни в чем не нуждалась. Все у нее было. Кроме мамы, которая неустанно копила деньги.

Мать обещала приехать, когда дочери исполнится пять лет. Не приехала. Светка сильно расстроилась, плакала. Мне пришлось взять ее за ручку и повести в соседнюю школу. Там нашлась большая карта мира. И я показала Свете, как далека от нас та самая Новая Зеландия. Лететь туда приходится целую неделю. А внизу папуасы, которые норовят пускать в самолет отравленные стрелы.

— Это все вранье! — сказала Светка. — Давно уже нет голых папуасов. В каком веке живем?

— Прошел еще год. Шестилетие Светы мы справили с ней вдвоем, мать даже забыла позвонить. А может, не смогла?

В августе прошлого года врачи-кардиологи услышали шумы в сердце ребенка и решили ее понемногу вылечить. Я добилась того, чтобы она лечилась в нашем отделении, под моим надзором. Учителя записали ее в первоклассники и сказали, что Светке не помешает быть 1 сентября на школьном празднике, а на занятия придет, когда поправится.

— А что если мы маму пригласим на праздник? — спросила Света.

Мне как раз дети купили ноутбук и подключили к Интернету. Связаться с Новой Зеландией не составило труда.

— Сейчас ты поговоришь с мамой! — обещала я Светке.

Мы увидели ее маму — изменившуюся, постаревшую и с очень серьезным лицом.

— Ты приедешь, мама? — спросила Света.

— Нет, дочка. Прости. Я не могу бросить работу.