Итоги «Июльских событий» — большевики стали главной движущей силой русской Революции

Выступление секретаря ЦК ПКРМ Константина Старыша на конференции «События июля 1917 года — решающий этап в приближении Великого Октября».

«Уважаемые товарищи!

Прежде чем я перейду непосредственно к теме своего сообщения, один небольшой вывод, к которому я пришел, изучая июльские события.

Мне кажется, одним из главных итогов этой попытки стало то, что большевики стали восприниматься обществом в качестве главной движущей силы русской революции. И произошло это, как ни странно, не без участия Временного правительства.

Временное правительство вело себя в эти дни примерно так же, как самодержавие перед и во время Февральской революции. Демонстрируя с одной стороны – слабость, а с другой – непроходимую глупость. Они сильно переборщили с «черным пиаром». Всю силу своего пропагандистского аппарата Временное правительство обрушило на большевиков и лично Владимир Ильича Ленина.

На тот момент, как известно, ленинская партия была хоть и наиболее последовательной, но далеко не самой крупной революционной силой в Российской Империи. Антибольшевистская и антиленинская кампания, развернутая в проправительственной прессе во время июльских событий, конечно ударила по имиджу и рейтингу. Но это – с одной стороны. С другой выделила большевистскую партию и ее вождя в безоговорочные, даже эксклюзивные лидеры русской революции.

Что и было доказано уже через несколько месяцев. Во всяком случае, динамика роста рядов партии большевиков выглядит умопомрачительно и по сегодняшний день – с 20 с лишним тысяч в феврале до полумиллиона в октябре! Революционные массы примыкали к тем, кого власть боялась больше всего. А кого она боится больше всего, власть наглядно продемонстрировала именно в июльские дни 1917 года. С роковыми для себя последствиями.

Примерно то же самое было с широко разрекламированным наступлением русской армии на фронте. Правительство рассчитывало убить сразу двух зайцев. Во-первых, поднять патриотический дух, а во-вторых, покончить с политическим радикализмом, который серьезно подпитывался военными неудачами, ощущением бесконечности и бесперспективности войны. И вот когда это наступление началось, а петербургские и московские газеты заходились в ура-патриотическом припадке, а отрекшийся Николай Второй заказывал молебны во славу русского оружия, немецкий генерал Макс Гофман, начальник штаба Восточного фронта спокойно и цинично фиксировал в своем дневнике: «Русские наступают в Галиции. Будем надеяться, что это продолжится 8-10 дней, и тогда мы дадим им хорошенько по голове». Что, собственно, и получилось. И здесь ровно та же неадекватность, неспособность точно оценить ситуацию и выбрать нужный инструментарий, что и в случае с нападками на Ленина и большевиков.

Наступление захлебнулось и спровоцировало массовое дезертирство прямиком в ряды революционных сил, «черный пиар» против большевиков обернулся их признанной лидирующей ролью в революции.

Еще один, на мой взгляд, важный вывод, который можно сделать из июльских событий. Они ярко и наглядно продемонстрировали, что революция не закончилась. Основной дискурс тогдашнего антимонархического истеблишмента заключался в простой идее: революция, покончившая с самодержавием, свершилась, и теперь перед правительством, политическим классом, правительством стоит одна задача: защитить ее завоевания. В том числе – на фронте. А поэтому – война до победного конца.

Июльские события показали, что революция не закончена, что Февраль не снял, не разрешил тех противоречий, которые на тот момент назрели в российском обществе, что революционный процесс, начавшийся в Феврале, продолжается, и что его финал – еще впереди.

Те, кто считал финалом революционного процесса Февральскую революцию, полагая, что отныне всё будет примерно так же, как при царе, но только уже без царя, серьезно просчитались. Прежде всего, в оценках происходящего. Июль наглядно продемонстрировал, что всё только начинается. Но они этого не поняли. Они перепутали причины и следствия. Поторопились всё списать на козни и провокации большевиков, которые — а как же иначе — действовали «в интересах военного врага – Германии». Ничего лучше придумать не могли.

Эту давно и убедительно опровергнутую байку по сегодняшний день воспроизводят некоторые безграмотные политики, вроде Додона. Этим самообманом они пытались хоть как-то объяснить продолжающееся брожение в обществе, которое не могло почувствовать удовлетворения итогами Февраля. Они не могли или не хотели понять, что революция – это всегда объективный процесс, возникающий тогда, когда уже невмоготу.

Однако нельзя сказать, что в июле 17-го все вдруг ощутили, что это и есть наш последний и решительный бой. Революция затрагивает все слои населения, все социальные группы. Это – смерч, который втягивает в свою воронку всё и вся. В стороне остаться невозможно. Других тем в моменты революционных подъемов в публичном пространстве просто не остается. В июле 17-го, несмотря на весь драматизм этих событий, на массовость манифестаций, на радикализм лозунгов и ответных действий власти, несмотря на жертвы, исчислявшиеся сотнями, общество и общественное мнение так и не было ими тотально захвачено.

Сверхчувствительный барометр – сфера культуры – на бурю не указывал. Речь здесь не идет о появившейся значительно позже формуле «С кем вы, мастера культуры?». Мастера культуры своих предпочтений как раз не скрывали. Ядовитые, высокомерные не столько даже антибольшевистские, сколько направленные против так называемого революционного быдла — тех самых рабочих, крестьян, солдат-дезертиров — реплики поэтессы Зинаиды Гиппиус, писателя Леонида Андреева, сатирика Аркадия Аверченко и заочный с ними спор гениального Алексаендра Блока:

«Какое право имеем мы (мозг страны) нашим дрянным буржуазным недоверием оскорблять умный, спокойный и многознающий революционный народ? Нервы расстроены. Нет, я не удивлюсь еще раз, если нас перережут во имя порядка».

Речь идет о другом. Все эти очные и заочные полемики вызывали рябь на глади интеллектуально-культурного общественного пространства. Рябь, а не цунами. Так, революция во время и после Июльских событий – это не только накал и драматизм, не только лозунги и боестолкновения, не только пропаганда и контрпропаганда. Это еще и бренд, который начал успешно комерциализироваться и капитализироваться.

Газета «Биржевые ведомости» в эти дни c изумлением констатирует: «Оказывается, дань времени оказали так же и парижские модистки, которые специально для России делают… красные шапочки. Однако стоимость «революционных туалетов» далеко не пролетарская. Два красных платья обошлись артистке Л. в 4.000 рублей. Зато реклама какая».

В моде красное, и его примеряют порой самые неожиданные персонажи. «Петроградская газета» передает привет столетней давности депутату Государственной Думы Российской Федерации Наталье Поклонской: «Экс-балерина Матильда Кшесинская сильно покраснела. Конечно, не от стыда... а, по-видимому, из желания присоединиться «хоть для виду» к общему революционному течению. Маститую балерину теперь можно видеть катающейся по городу с лицом, покрытым ярко-красной вуалью, с развевающимися по ветру концами огненно-кровавого цвета. Уж не кооптирована ли она анархистами, засевшими на даче балетомана Дурново?”.

Если на секунду отвлечься от хроники тех дней, стоит упомянуть, что Матильда Кшесинская в своей жизни знавала, как минимум, одного венценосного балетомана. Но стоит ли удивляться цвету ее вуали, когда после Февральской революции даже кое-кто из великих князей щеголял с красным бантом. В конце концов, нашумевшая и уже нарицательная Матильда вошла в историю русской революции хотя бы тем, что в ее особняке располагался штаб большевиков, а Ленин впервые прочел свои Апрельские тезисы.

Многочисленные и многотысячные уличные митинги и манифестации того времени – это не только напряжение, не только ощущение опасности, не только протестный накал. Это – еще и повод для шуток и карикатур.

Знаменитый сатирический журнал «Новый Сатирикон» публикует на эту тему забавные сценки. Например, под заголовком «Восьмичасовая работа»:

«Она: Какой у вас здоровый вид! Вы что же, физическим трудом занимаетесь?

Он: Так точно! Качаю ораторов на митингах».

Или вот еще. Заголовок: «Бытовая истина».

«Она: Смотри, Жан, вот у кого мозолистые руки!

Жан: Еще бы, барышня, на двадцати митингах в день аплодировать приходится».

Если верить газетам того времени, революция – это не только величественный исторический процесс, но еще и масса бытовых неудобств. Дней за пять-шесть до июльских событий «Огонек» публикует целую серию статей о деградации столицы. Автор сетует, например, на то, что в Летнем саду политические прокламации клеят прямо поверх объявлений о балах. Цитирую:

«Чудные вековые аллеи с мраморными статуями, выхоленные клумбы цветников и золотые дорожки загажены, заплеваны, засыпаны семечками и папиросными окурками. Толпы цыган, китайцев и других инородцев, нищих, гадалок, фокусников бродят от скамьи к скамье и осаждают пришедших сюда для отдыха обывателей, солдат и эмансипированных кухарок». Конец цитаты.

Авторов «Огонька» смущает также состояние Невского проспекта. Всего одна цитата. «Свобода свободой, но зачем же превращать в мусорные ямы лучшие украшения столицы!». И сама постановка вопроса — «свобода-свободой, но зачем же...» — ярчайшим образом демонстрирует, что в начале июля 1917-го никаких решающих революционных битв не намечалось.

Жизнь шла своим чередом. Со стороны могло сложиться впечатление, что революционная лодка разбилась о быт. Пока выборгские рабочие с кронштадтскими матросами гибли, требуя «хлеба, мира и свободы», петроградские обыватели травились рекламой с актуализированным революционным душком:

«Тайны Царскосельского дворца. Белые рабыни. Продажа девушек в притоны разврата. Позор ХХ века. Два рубля»; «Интернационал для ногтей. Дает ногтям замечательный цвет и зеркальный блеск. 1 р. 25 коп».

Реклама того времени касалась также и вечных тем:

«Простой, скорый и дешевый способ лечения сифилиса набором из трав. Врачам бесплатно». Вот это «врачам бесплатно», конечно, могло вызвать протест у представителей других профессий, но вряд ли в состоянии было спровоцировать обострение классовой борьбы.

Театры полны легковесных пьесок. Превалирует самый нереволюционный жанр - водевили и оперетки:

«Небывалая программа увеселений! Только сегодня, в честь 25-го бенефиса артиста и режиссера Краснова, премьера обозрения «Зеркало нашей жизни» — шутки, шаржи, куплеты, злободневные сценки. Обстановочная пьеса «Дон Сезар, испанский дворянин». По окончании — чемпионат французской борьбы! Пять пар борцов»; «Сел в калошу» — «Петроградская труппа Сабурова представляет трехактный фарс, а также скетч «Пуговка от штанов»; «Театральные сирены» — «Новая оперетка! Также: «Сон обывателя» любимца публики Смирнова-Сокольского, новые песенки Mr. Ally, буффонада «Приходи ко мне» и частушки г-жи Ивон»; «Инструмент мормона» — «Премьера новейшего фарса. Конкурс купальщиц! Пикантные сцены! Новый дивертисмент: американское трио Дарлинг Грей, певица Гремина, классическая танцовщица Мордвинова». Ну и так далее…

Пир во время чумы. Пипл хавал сальные развлечения, как в последний раз. И вот на этом фоне грянули Июльские события. Со стрельбой, с кровью. И

что? Знаменитый русский художник Александр Бенуа пишет в дневнике: «на набережной Мойки, у Донона, лежит убитая лошадь ломового. Кто-то еще рассказывал о панике на Обводном ломовиков. От их скача, их битюгов и грома телег получалось впечатление античных ристалищ. Параллельно Певческому мосту от Министерства внутренних дел к Манежу сейчас выстроилась артиллерия. Может быть, вечером что-нибудь и произошло бы, но полил как из ведра ливень и это, вероятно, послужило к отмене событий. Я лег совсем спокойный».

Писатель Корней Чуковский, находящийся в момент Июльских событий в Финляндии, фиксирует:

«Совсем не сплю. И вторую ночь читаю «Красное и Черное» Стендаля, толстый 2-томный роман, упоительный. Он украл у меня все утро. Жена сказала о демонстрации большевиков, произведенной в Петрограде вчера. Мне это показалось менее интересным, чем измышленные страдания Жюльена, бывшие в 1830 году».

В связи с Июльскими событиями театры и прочие увеселения не работали всего один день. И вот уже 7 июля «Петроградская Газета» с облегчением информирует:

«Жажда развлечений. Публика, истрепавшая за эти тревожные дни свои нервы и изголодавшаяся по театрам, так жадно набросилась на открывшиеся вчера увеселения, что у некоторых театров образовались длинные хвосты. В кинематографах тоже везде было полно...»

Зрители в восторге от новых фильмов - драмы в пяти частях «Скошенный сноп на жатве любви» и любовной драмы «Туман». Россияне, уставшие от затянувшейся революции, жаждали радостей плоти».

Какой уж там «последний и решительный бой»! Всё это приводит Александра Блока, который чувствовал человеческую, гражданскую, если угодно, эстетическую связь с Революцией, в полной отчаянье:

«В нашей редакционной комиссии революционный дух не присутствовал. Революция там не ночевала. С другой стороны, в городе откровенно поднимают голову юнкера, ударники, империалисты, буржуа, биржевики. Неужели? Опять в ночь, в ужас, в отчаянье? У меня есть только взгляд, а голоса (души) нет».