КОНСТАНТИН СТАРЫШ: «ВСЯ ЭТА ЕВРОИНТЕГРАЦИЯ НАЧИНАЕТСЯ И ЗАКАНЧИВАЕТСЯ НЕ В БРЮССЕЛЕ ИЛИ ПАРИЖЕ, А ГДЕ-НИБУДЬ В РАЙОНЕ БУХАРЕСТА, В ЕГО ПРИГОРОДАХ, ПРИЧЕМ».

 

Веками было известно, что в Молдове живут молдаване. А вот сейчас в дни переписи населения все больше чиновников, граждан Республики Молдова, заявляют, что они… – румыны. К тому же на днях было и очередное антимолдавское выступление премьер-министра Румынии Марчела Чолаку. Давайте разбираться вместе.

Продолжаем наш новый проект«В поисках смысла». В нем известные люди страны – литераторы, художники, политики, ученые – будут отвечать на наши вопросы и делиться с читателями своими сокровенными мыслями. Мы решили задавать эти непростые вопросы самым разным представителям нашего общества, чтобы оно не только слушало чиновничью конъюнктурную риторику, но и училось размышлять. И пробуждать в себе самостоятельность мышления, свою самость (самобытность), уважение к самим себе, бережное отношение к своей стране, преемственности поколений, несло ответственность за доставшееся нам от предков имя страны и свое собственное…

Не у каждого народа на Земле есть богатство быть отдельной страной на карте мира. У нас же оно есть. Но нас стараются этого лишить.Зачем? Кто выгодополучатель? Почему так делают? Это главные вопросы, на которые мы все вместе и будем искать ответы.

Наш новый собеседник –Константин Старыш, депутат парламента от Блока коммунистов и социалистов.

– Господин Старыш, как вы думаете, почему в молдавское общество постоянно вбрасывается тема межвоенного периода, когда Молдова на 20 с небольшим лет потеряла свое только что вновь обретенное историческое имя и суверенность?

– Это их геополитический идеал – межвоенный и даже военный период. Недаром Майя Санду как-то проговорилась в одной из телестудий, что Антонеску был исторической личностью, о которой можно сказать не только плохое, но и хорошее. Для наших унионистов так называемых любое поглощение Молдовы Румынией является идеалом.

Межвоенный период – более мягкий, все-таки не было Холокоста. Но было унижение молдавских крестьян. Было покаянное письмо членов «Сфатул Цэрий», проголосовавших за объединение с Румынией. Еще можно вспомнить серию восстаний, прокатившихся по Бессарабии – Татарбунарское, Бендерское и Хотинское. Мы помним, что все европейские интеллектуалы того времени возмущались тем, как румынские войска подавляли эти народные выступления. В Татарбунарах они даже применили артиллерию. Было море крови. Я вспоминаю, как Анри Барбюс писал, что единственная вина этих людей состояла в том, что они не хотят быть румынами.

И в то время все было, как и сегодня: во всех грехах и бедах, которые свалились на тогдашнюю провинциальную Молдову, были виноваты русские и коммунисты. Были и репрессии, и убийства. О них, конечно же, сегодня никто не вспоминает. Этот период идеализируется. Еще 10 лет назад мы проанализировали учебники «Истории румын» и уже тогда выяснилось, что режим Антонеску был вполне себе демократичным и толерантным. А история Второй мировой войны поместилась в нем на двух с половиной страничках.

Поэтому повторюсь: любая уния для наших унионистов, причем любой ее вариант – под фашистскими флагами или под румынскими – является их геополитическим идеалом. И по-другому они просто не могут жить. А у нас нет ни одной правой – неунионистской –партии. Все они в какой-то момент почему-то приходят к этому.

– Почему это происходит?

– Мне сложно судить об этом. Речь, видимо, идет о каких-то глубинных, психологических комплексах – как-то иначе объяснить этот феномен я не в состоянии.

– Как вы думаете, откуда у современных румын тяга использовать устаревшее имперское российское наименование «бессарабец» по отношению к современному молдавскому народу? Бессарабии давно уже нет на карте мира, а фантомные имперские боли продолжают жить…

– Это должно подчеркивать наш провинциальный статус.

– А что движет людьми, которые родились в Молдове, называть себя бессарабцами и румынами? Они стесняются самих себя, своих корней, своей внутренней слабости?

– Они добровольно соглашаются на это, принимают печать Каина. Да, мы бессарабцы, да, мы – никто. Да, мы – бессарабские румыны. Заодно отказываются от 600 лет своей истории, которых нет у Румынии. Это правду говорить легко и приятно, а когда ты начинаешь выкручиваться, подгонять исторические факты под свой геополитический идеал, всегда получаются какие-то несуразицы. Как пример, отказ от своей национальности в пользу некоего регионализма.

Самое интересное. Недавно на Афоне я встречался с уроженцами Запрутской Молдовы. Так вот, буквально после трех минут разговора они очень легко соглашались с тем, что они… молдаване. Для многих из них это – не региональная идентичность.

Я очень хорошо помню, как в начале 2000-тысячных в Кишинев приехала группа жителей Ясс во главе с Марианом Руссо, прямым потомком Алеку Руссо. Тогда они провели пресс-конференцию, на которой заявили, что ощущают себя молдаванами. Что они хотят создать на территории Румынии этнокультурное общество молдаван и что они требуют признать себя национальным меньшинством на территории Румынии: раз у молдаван есть титульная территория (метрополия) значит они могут быть в Румынии нацменьшинством. И они очень быстро угомонились. Это некий парадокс, когда многонациональное государство пытается вести себя так, как будто оно является мононациональным. И выглядит это достаточно странно.

А ведь так было и будет всегда. Они, как и мы, говорят на молдавском языке, правда, без наших вечных русских вставок. Но по прононсу – они разговаривают так, как и мы здесь, на родном языке. И они не стесняются того, что они молдаване. Почему наши так называемые бессарабские румыны стесняются того, что они молдаване? Это еще один огромный исторический парадокс. Я не нахожу этому никаких объяснений. Это к Фрейду, наверное, чтобы он покопался в их прошлом.

Обратите внимание на другое. Наши бессарабские румыны, включая самых первых унионистов, образца конца 1980-х годов – начала 1990-х годов, так и не пришлись там ко двору. Та же Леонида Лари, когда она попала в румынский сенат, моментально стала гэбисткой и русоайкой. И она сама жаловалась на это в определенных кругах.

И вот с этим ничего не поделаешь. Это еще одна печать, еще одно клеймо, еще один ярлык, который висит на любом уроженце нашей Молдовы. Мы всегда там будем так восприниматься.

– И все-таки почему именно элита, молдавская интеллигенция подталкивает молдавский народ к тому, чтобы стереть себя с лица земли?

– Для меня это огромный вопрос. Почему хороший, трудолюбивый, нормальный, добрый народ выталкивает на свою поверхность такое дерьмо, как наши элиты так называемые? Причем, сейчас я говорю как об интеллектуальной, так и о политической элите. Это тоже огромная загадка.

Хочу обратить внимание на то, как ведет себя эта самая «интеллектуальная элита». На протяжении почти 30 лет мы не видели от них никакого выхлопа! Мы не увидели практически ни одной, написанной от начала до конца, книжки. Мы не увидели чего-то, что могло бы перевернуть мир, что могло бы претендовать если не на Нобелевскую премию по литературе, то хотя бы на Букеровскую или на премию какого-нибудь пен-клуба. Ничего этого нет.

Стоит здание, которое им подарил проклятый совок, они его сдают в аренду и там же, в ресторане при Союзе писателей, пропивают эти деньги. При этом они очень ушло затирают тот культурный и интеллектуальный багаж, который здесь существовал по-настоящему. Сегодня мы нигде не встретим упоминаний о Емилиане Букове, Андрее Лупане, Богдане Истру, который является родным братом моего дедушки. Я помню, какую травлю против него развязали в начале 1990-х все те, кто еще вчера сами писали о Ленине, о комсомоле и дружбе с великой страной – Советским Союзом, что во многом обусловило его уход из жизни.

Напомню, что гениальный Сергей Параджанов свой первый фильм снял по «Андриешу» Емилиана Букова. Уж кто-кто, а Параджанов за плохой литературный материал никогда бы не взялся. Забавно, что в «Истории румынской литературы» Джордже Кэлинеску – а это классический, монументальный труд – есть упоминания и об Истру, и о Лупане. Но у нас не говорят о них даже в школьных учебниках. А ведь они писали не только о светлых советских далях. У них была глубокая любовная лирика. И даже поэма Богдана Истру «Татарбунар», за которую его репрессировали и ежедневно распинали, написана прекрасно. С точки зрения литературы – это великолепное произведение, написанное очень красивым белым стихом. И на родном языке, и в переводе оно выглядит одинаково хорошо.

И еще. Если человек написал о возмутительном факте убийства одних людей другими только потому, что они думали иначе, – это не преступление перед румынским народом и румынским государством.

Поэтому элиты – дерьмо. Почти что цитирую Ленина. Элиты не патриотичны, и как только от кого-то пахнет каким-то молдовенизмом, его тут же начинают маргинализировать, кричать, что он примитивный человек.

Сегодня есть факт существования независимой, суверенной Республики Молдова. Да, есть огромные проблемы, и черные тучи ходят вокруг этого суверенитета. С самого начала. Взять ту же Декларацию о независимости, которая объявляет о независимости от Советского Союза. То есть в Декларации о независимости у нас не говорится о независимости страны. А всего лишь о независимости от Советского Союза. Более того: Декларация о независимости создает в определенных своих статьях юридические предпосылки для уничтожения независимости Молдовы. Еще один парадокс.

А после того, как Александру Тэнасе при Плахотнюке внес этот текст в Конституцию и придал ему превалирующее значение над текстом всей остальной Конституции – это стало совсем опасным.

Давайте посмотрим на наш герб. Он тоже носит провинциальный характер. Даже сейчас в Афонских монастырях мы везде встречаем, потому что молдавские господари об этом заботились, cap de bour – классический молдавский герб. А где этот cap de bour на нашем гербе? В брюхе у римской аквилы? Что это такое? Это еще раз подчеркивает подчиненный, провинциальный характер нашей государственности, что делает ее достаточно хрупкой и достаточно подвижной.

Или гимн. Отличная песня Алексея Матеевича, в которой на самом деле говорится о молдавском языке, а не о румынском. Это напрямую следует из публицистики Алексея Матеевича. А она существует и ее можно прочитать. В ней он как раз возмущается тем, что за счет заимствований – латинизма, францусизма – молдавский язык, превратившись в румынский, портится и уничтожается.

Но в гимне государства речь должна идти о стране, о ее гражданах, о будущем. Он должен рисовать образ будущего.

У нас же вся государственная символика носит очень условный характер – и герб, и гимн, и флаг. А после того, как они вычеркнули молдавский язык из нашей Конституции, о чем тут вообще можно говорить?! И когда некий Чолаку заявляет, что здесь живут одни румыны, власти молчат. Это отсутствие обратной реакции говорит о том, что они на самом деле согласны с этим и что это – их цель. И вся эта евроинтеграция для них начинается и заканчивается не в Брюсселе или Париже, а где-нибудь в районе Бу

хареста, в пригородах, причем.

У меня совершенно четкое на этот счет видение: они не хотят видеть Молдову независимой, суверенной страной.

– И все? Мы проиграли эту битву, или еще повоюем?

– У нас, конечно, народ редко выходит на улицы, но, с другой стороны, из него очень трудно вытравить какую-то его самость (самодостаточность). Она не исчезла даже в период румынского нашествия. Люди все равно продолжали оставаться молдаванами и говорить на молдавском языке. Единственный, цивилизованный способ понять, на каком языке говорит народ и как он себя идентифицирует, это спросить у самих людей. Никто и никогда не провел этого референдума. Даже после тридцати лет оголтелой румынской пропаганды.

Еще забавная сценка из личных наблюдений. Мои дети учатся в русской школе и изучают естественно, по программе, румынский язык. Когда они приезжают к родственникам в село, которое когда-то было украинским, а сейчас молдавское, и общаясь со своими сверстниками, говорят им «румынский язык», тут же получают в ответ: «Нет, молдавский язык». Видимо, людям, которые ежедневно пользуются этим языком, просто виднее, как его называть.

Язык и государственность так или иначе связаны. Даже в самых многонациональных государствах язык называется по названию страны. Мы видим, как размножается сербохорватский на черногорский и славенский, являясь сербским или сербскохорватским языком. Мы видим, как болгарским пользуется Северная Македония, называя его македонским. И таких примеров полно на самом деле. Я уже молчу про тюркскую группу языков. Это практически один язык, который в каждой стране называется по названию страны. И это никого не смущает. А все потому, что там речь идет о строительстве устойчивого государства, рассчитанного на далекую перспективу.

Вот мы все жалуемся на то, что жизнь плохая, что социалка низкая, что экономики нет. Я считаю, что это не только из-за того, что нами руководят криворукие политики, которые ничего не умеют делать. Думаю, что речь идет о совершенно сознательном обанкрочивании идеи молдавского государства. Ведь люди однажды скажут: «А на фига мне такое государство, которое не в состоянии меня прокормить и обеспечить нормальную старость моим родителям?». Тогда все и случится, когда таких людей станет критично много.

И этом криворуком управлении на протяжении десятилетий четко отслеживается злой умысел.

Ведущая проекта Лора Веверица

traditia.md