С лейкой и блокнотом от Волги до Берлина

…В боях показал себя решительным и боевым политработником. Работая литературным сотрудником дивизионной газеты, прошёл с дивизией весь боевой путь…

К нему особенно «прилипали» практиканты с факультета журналистики. Сперва смотрели на него свысока, как на музейный экспонат.

Но, познакомившись поближе, поражались, как много знает этот неторопливый, очень спокойный человек, прошедший через весь гремучий ад войны.

Знакомство

Приняв меня на работу в леовскую районную газету, редактор, маститый журналист Денис Антонович Старуш, нашел мне место в крохотном кабинете отдела писем, где заведующей была Татьяна Прокопьевна Воронова. Я робко вошел в кабинет, под мышкой имея увесистую книжку, только что взятую в райбиблиотеке напротив. Это был первый том антологии «В редакцию не вернулся…», сборника воспоминаний о военных корреспондентах Второй мировой. Татьяна Прокопьевна, видимо, книгу сразу же по обложке узнала, улыбнулась и сказала:

— А у нас есть человек, который вернулся. Жив, здоров и невредим. Через пару минут будет планерка, ты его узнаешь.

В кабинете редактора, как в каждом уважающем себя советском заведении, стоял кожаный диван. На планерке все сидели на скамейках, и только лысоватый дядька уселся на диван, облокотился и тут же заметил меня.

— Пополнение? — спросил он редактора.

— Надеюсь, хорошее, — ответил Денис Антонович. — Победитель республиканской литературной олимпиады. Стишками балуется.

— Хорошо, — одобрил старик. — Вот, уголок сатиры и юмора делать некому.

Я немного оробел. Кто юмор и сатиру не любит? Только опасное это занятие. В школе за едкие стишки я и в учительскую попадал, и по шее от друзей нередко получал.

После планерки Татьяна Прокопьевна мне поведала, что дядька с кожаного дивана — бывший военный корреспондент. Ему оставалось меньше двух лет до военной пенсии, когда Советскую армию, на зависть мировому империализму, сократили на миллион 200 тысяч военно-служащих. Всех отправили на гражданскую работу. Так и попал Михаил Исидорович Сливко в наши края.

Жил он в двухэтажном особняке, делил дом с заведующим районным Госстрахом, дедом ныне знаменитого на всю Европу скрипача Илиана Гырнеца. Я сразу заметил, что ходит он очень неловко, по-медвежьи топая, а зайдя в его кабинет, увидел, что пишет Михаил Исидорович левой рукой, а пальцы правой почти безжизненны. Нет, война тут была ни при чем. Уже в Молдове он попал под холодный ливень, укрыться было негде, сильно простыл. Половину тела парализовало. Но выжил, как мог берег здоровье и спокойно выполнял свои редакционные обязанности. Он единственный мог заменить ответсекретаря, когда тот уходил в отпуск. Это был для нас золотой месяц! Он не ходил по кабинетам и не требовал статей, а спокойно покрывал «бреши» тассовскими материалами.

Через год пополнение произошло в моей семье. Родился сын в кишиневском роддоме. Жена, как смогла, сообщила об этом по телефону. Я не мог не радоваться, но нужно было сдавать статью, я над ней и корпел. Тут вошел Михаил Исидорович.

— Так это правда, что ты во второй раз стал отцом?

— Правда.

— Почему же ты трезвый?

И тут же объяснил, что напиваться не обязательно. А статья будет еще лучше, если ее написать после этой эйфории. Он пошел к редактору, показал ему материал, который имел в запасе, и убедил, что мой опус может и подождать до следующего номера. Вскоре я уже летел к дому моих родителей, чтобы уведомить их, что на свет появился их новенький внук.

Два совсем не Михаила

Прошло несколько лет, редакция и типография переехали в новое, железобетонное, здание, а меня избрали секретарем комсомольской организации. В редакции я был единственным комсомольцем, вся моя «рота» состояла из типографских работников, в основном девчонок. Чтобы чем-то их развлечь, я решил устроить встречу с ветеранами войны. А их у нас было двое — работник редакции Михаил Сливко да собкор республиканского радио Михаил Сигал, который состоял на учете в редакционной парторганизации и жил в нашем городе.

Пришли они в парадных пиджаках с наградами. Михаил Осипович Сигал рассказал про жаркие бои, про потери боевых товарищей, про раны и контузии. А еще про то, как трудно пришел он в журналистику. Об этом говорил больше намеками — нельзя было в те семидесятые годы прошлого столетия упоминать «пятую графу». А ведь Михаил Осипович был евреем, и мы все знали, что в паспорте он Шмил Ойзерович. Когда дали слово ветерану Сливко, он с этого и начал:

— Перед вами два Михаила, которые совсем не Михаилы. Я ведь в паспорте Мефодий. Красивое славянское имя, которое нынче почему-то в немилости. Считают его старомодным. А ведь не было бы Кирилла и Мефодия, писали бы мы нынче греческими буквами.

Его тут же спросили, чем он на войне занимался.

— Газетную бамагу пропивал, — весело ответил ветеран, которому за это исковерканное слово и дали прозвище «Бамага». — Мне выделяли бамагу для дивизионной газеты, а я менял ее на спирт. Чем плохо?

— И за это дали боевые награды? — не унимались комсомольцы.

— За это могли в штрафбат зачислить. А песню Утесова помните? «С лейкою, с блокнотом, а то и с пулеметом!» Я ведь не в тылу находился, а на линии фронта, с бойцами. В атаку идти приходилось, и за пулемет сесть, когда появлялась «вакансия». То есть ранило пулеметчика. И гранаты бросал молодецки — вот этой рукой, которая вышла на пенсию раньше меня.

И рассказал Михаил Исидорович о буднях военного корреспондента:

— Вот, пойду в такой-то блиндаж, где мне подготовили лучшего бойца. Беру у него интервью, фотографирую. Всю ночь при свете коптилки тружусь над газетным номером. Утром, довольный и счастливый, бегу в ту роту, чтобы осчастливить бойца — пусть шлет домой газетку. А там, где стоял блиндаж, глубокая воронка. Снаряд попал туда спозаранку, во время артподготовки. И нет в живых моего героя. Такой вот хлеб был у военных журналистов. А у неприятеля мы находились на особом счету. За уничтожение военкора фрицу могли большую награду дать. Но я, начав боевой путь на Волге, добрался почти до фашистского логова. Только не подозревайте — Гитлера я в плен не брал. Он позаботился перебраться в ад до окончания войны.

Чтобы помнили

У городского базара, в самом центре, стоит церковь. Никаких особых архитектурных достоинств у нее нет, обычная церковь, которую в пятидесятых годах, как и многие другие, закрыли. В колокольне стали поселяться вороны, но верующие церковь стерегли. А священник, оставшись не у дел, тайно крестил по ночам новорожденных, и этого таинства, благодаря моей матери, удостоились и мои дети. Однажды на планерке редактор сказал:

— Михаил Исидорович написал очень интересный, хоть и не запланированный материал. Он предлагает открыть в церкви музей. Как он будет называться — видно будет. Но раз это его почин — пусть дальше развивает идею.

Интерьер церкви привели в порядок, нашлись экспонаты, а Михаил Сливко позаботился, чтобы в музее был уголок боевой славы. Однажды в редакцию зашел горожанин с предложением.

— У меня в надежном месте сохранился настоящий пулемет времен войны. Правда, стрелять из него нельзя, но если удалить ржавчину и покрасить, он будет хорошо смотреться. Могу его подарить музею.

— Ни в коем случае! — возразил Михаил Исидорович. — Может, еще и танк в церковь затащим? Верующим это не понравится. Не место оружию в святой обители.

А когда экспозицию музея оформляли, он не раз заходил и просил не трогать алтарь. Просто занавесить его, чтоб никто туда не ходил. Чувства верующих уважать надо.

Когда он уже был на гражданской пенсии, государство выделило семье Сливко квартиру в пятиэтажном доме. Там хоть и не так удобно, как в особняке, зато всегда имелась горячая вода. Вместе с ребятами из типографии я помог ветерану перевозить вещи. Было их не так уж и много, и никакого тебе хрусталя, и никакого серебра. Зато хорошие книги, многие из которых довольно редкие. Я даже с обидой подумал: жили ведь мы до этого совсем рядом, на той же улице, а я не знал, что у него такая библиотека, а то брал бы книжки читать.

Когда я уехал в другой город, Михаил Исидорович в редакции уже не работал. Пережил два инфаркта, и каждый день не спеша поднимался по тротуару в гору, до автобусной станции. Врачи прописали ему ежедневный моцион. Когда он совершил его в последний раз — мне уже не ведомо.

Но, посетив сайт «Подвиг народа», где упоминаются удостоенные наград участники Великой Отечественной войны, я нашел и эту запись, сделанную на фронтовой пишущей машинке, написанную от всего сердца.